На прошлой неделе ушла из жизни Маргарет Тэтчер
Историки давно спорят: что превращает политика в выдающегося государственного деятеля — исключительные обстоятельства, требующие неординарных решений, или особые личные качества лидеров, позволяющие им влиять на ход истории? Конечно, самый простой ответ: и то и другое. В случае с Маргарет Тэтчер, первой в Великобритании и Европе женщиной-премьер-министром, возглавлявшей правительство ее величества в течение 11 лет (с 1979 по 1990 год), это как раз такое редкое сочетание обстоятельств и черт характера.
При этом и ее политическая биография, и репутация еще при жизни были окрашены в весьма контрастные цвета. У себя на родине Тэтчер для одних — предмет восторженного почитания, национальный монумент, прямая наследница и продолжательница курса Черчилля. По словам нынешнего премьер-министра Дэвида Кэмерона, она — "спаситель Великобритании", прозорливый политик, который уберег страну от погружения в экономический кризис и подготовил ее к международной конкуренции в условиях глобализации.
Для других она — объект проклятий и ненависти, автор ультралиберального "тэтчеризма", разрушитель британской системы социального обеспечения. Ей не прощают наступления на профсоюзы, безжалостного подавления шахтерских демонстраций и смерти группы ирландских сепаратистов, объявивших голодовку в тюрьме.
Меньше разногласий в оценке исторического масштаба этой личности у зарубежных экспертов и политиков. Большинство из них, включая тех, кто не разделяет ее политические взгляды и даже осуждает принимавшиеся ею решения, сходится в том, что Маргарет Тэтчер, безусловно, останется в "коротком списке" выдающихся европейских лидеров конца ХХ века. О ней в равной степени высоко отзывались такие разные политики, как ультраконсерватор Рейган, называвший ее самым "выдающимся мужчиной среди британских политиков", французский социалист Миттеран и последний генсек ЦК КПСС Горбачев.
Для нас, естественно, интересна ее роль в международной политике 80-х и в советско-английских отношениях на переломном этапе перестройки и конца холодной войны. Тем более что личный вклад Марго (так с легкой руки помощника Горбачева Анатолия Черняева называли Тэтчер в разговорах между собой и сам Горбачев, и его коллеги) в разрядку напряженности, существовавшей между СССР и странами Запада в эти годы, не оспаривается никем. По мнению британского историка Арчи Брауна, Тэтчер удалось в эти годы занять положение между Москвой и Вашингтоном, сравнимое с ролью Черчилля в годы войны.
Но и для самой Тэтчер улучшение отношений с СССР стало одной из самых успешных страниц ее политической биографии. По легенде, бытующей в западных СМИ, именно советская пресса наградила ее титулом Железной леди, который она вполне оправдывала и, похоже, гордилась им не меньше, чем титулом баронессы. Во всяком случае, во время церемонии открытия ее бронзовой статуи в британском парламенте — при жизни даже Черчилль не удостоился такой чести — Тэтчер с явным удовольствием сказала: "Лучше бы ее сделали из железа, но и бронза сойдет, по крайней мере, не заржавеет". Если отвлечься от пропагандистского образа, стоит напомнить, что именно в СССР, наверняка, единственной стране мира, Тэтчер, согласно опросу ВЦИОМа 1989 года, была названа самой популярной женщиной года.
Объяснений для ее бурного политического "романа" с советской перестройкой и ее инициатором Михаилом Горбачевым несколько. Тэтчер имела все основания гордиться тем, что первой "открыла" для западного мира лидера проекта демократической трансформации СССР, еще до того, как он стал официальным руководителем КПСС. Действительно, их первая встреча состоялась в декабре 1984 года в Лондоне, куда Горбачев приехал по приглашению британского парламента во главе делегации Верховного Совета СССР. И хотя в то время он был всего лишь секретарем, ответственным за идеологию, то есть новым Сусловым, его поведение как представителя нового поколения советских политиков произвело на Железную леди такое впечатление, что она неожиданно для многих сказала на пресс-конференции: "Мне понравился господин Горбачев. Я думаю, с ним можно иметь дело".
В своих мемуарах позднее она написала: "Горбачев разительно отличался от типичного деревянного советского аппаратчика-чревовещателя". Не удовлетворившись выражением впечатлений перед прессой, Тэтчер слетала в Вашингтон для того, чтобы поделиться своим мнением с Рональдом Рейганом и посоветовать ему обратить серьезное внимание на вероятного будущего советского лидера. По свидетельству бывшего госсекретаря Джорджа Шульца, знавшего, насколько Рейган доверял Тэтчер, ее рекомендация в немалой степени помогла установлению доверительных отношений между Горбачевым и Рейганом.
Правда, позднее, когда советско-американские переговоры привели к подписанию договора о ликвидации ракет средней дальности и даже обсуждению (как это было в Рейкьявике) перспектив полного ядерного разоружения, Тэтчер запаниковала. Ведь в этом случае и английское ядерное оружие — главный стратегический козырь Великобритании, который делал ее великой державой,— оказалось бы под угрозой. Тот же Шульц вспоминает, что когда он по поручению Рейгана приехал в Лондон, чтобы рассказать Марго о советско-американских планах разоружения, то получил настоящую выволочку: "Она буквально исколотила меня своим знаменитым ридикюлем!"
О том, что Железная леди не стеснялась в выражении не только своих убеждений, но и эмоций, хорошо знали и члены ее кабинета, часто получавшие от нее свои записки, яростно исчерканные карандашом с уничижительными комментариями, и даже ее коллеги — лидеры западных стран. Рассказывают, что, когда однажды канцлер Коль позволил себе сделать ехидное замечание по поводу проигрыша английской сборной по футболу в матче с баварцами, Тэтчер отреагировала залпом из орудий большого калибра: "А мы зато дважды побили вас в двух мировых войнах".
Горбачеву тоже, по его словам, доставалось от темпераментной англичанки. Он вспоминал, как ему приходилось отбивать ее атаки на советскую внешнюю политику в Анголе, Мозамбике и Никарагуа, которая, по мнению Тэтчер, отражала стремление СССР к установлению мировой гегемонии. В то же время он ценил ее откровенность, основанную, по всей видимости, на искренней убежденности, и даже использовал ее аргументы при обсуждении в Политбюро трудно проходивших вопросов о сокращении военных расходов. "Пусть Тэтчер, как всегда, передергивает, но, когда она напоминает нам о Будапеште в 56-м году, Праге в 68-м и об Афганистане сегодня, у нее есть основания колоть нам глаза и говорить, что "доктрина Брежнева" еще жива. Мы не можем отмахнуться от этого, товарищи".
Если по ряду вопросов международной политики — от ядерного разоружения до условий объединения Германии — позиции Тэтчер могли иногда радикально расходиться с мнением и политикой Горбачева, то в вопросе о его курсе на решительную демократизацию советской политической системы и открытость общества в отношениях с внешним миром она была на его стороне решительнее многих ее западных коллег. Так, в отличие от своих ближайших политических союзников — американцев и немцев — она считала, что не только интересы западных держав, но и мировая ситуация в целом гораздо больше зависят не от краткосрочных выгод и соглашений, которые Запад мог бы "выторговать" у Горбачева, а от долгосрочных последствий грандиозного проекта реформ, предпринятого по его инициативе в Советском Союзе, способного в перспективе изменить всю политическую карту мира.
Эта убежденность не оставляла Тэтчер и после того, как она была вынуждена уйти в отставку в результате внутреннего "путча" в ее собственной партии в ноябре 1990 года. (В этом, кстати, тоже проявилось неожиданное сближение их политических биографий.) Летом 1991 года, за пару месяцев до путча в Москве, когда Горбачев попробовал перед лицом углублявшегося экономического кризиса в стране добиться помощи от членов "большой семерки", Тэтчер, уже находясь в отставке, но, как и прежде, не стесняясь в выражениях, потребовала от посла США в Москве Мэтлока: "Передайте Бушу, чтобы он перестал искать отговорки и нашел способ и средства помочь Горбачеву".
Когда же путч разразился и политики всего мира затаили дыхание в ожидании новостей из Москвы относительно судьбы Горбачева и, разумеется, будущего начатой им перестройки, леди Марго, верная своей натуре человека действия, предложила сформировать международную комиссию, куда сама готова была войти, чтобы отправиться в Форос и определить на месте состояние здоровья Горбачева, которое, по заявлению путчистов, не позволяло ему осуществлять руководство страной.
Могла ли Железная леди допустить, чтобы решения, касающиеся ее, включая собственные похороны, принимались другими? Распоряжения на этот счет она отдала сама, как будто еще оставалась премьер-министром. Она не захотела, чтобы ей устраивали похороны по высшему государственному разряду, как Черчиллю. Объяснение полностью в ее духе: не надо тратить зря деньги налогоплательщиков.